Шефтсбери Антони Эшли Купер

• В одном только можно быть более чем уверенным — коль скоро у нас есть ум и мы не утратили желаний и чувств, всевозможные фантазии и капризы будут трудиться изо всех сил и, в обществе ли мы или наедине с собою, — они оттого не прервутся и не прервут своей деятельности. У них в любом случае будет поле деятельности.
• Все бесспорно ищут счастья, но вопрос в том, находим ли мы его, следуя природе и уступая своим обычным наклонностям или же подавляя эти наклонности и со страстью отдаваясь личной выгоде, узкому эгоизму или даже только сохранению жизни.
• Все превосходно, все заслуживает любви, все радует и веселит — все, кроме человека и его жизненных обстоятельств, которые не кажутся столь совершенными.
• Героизм и человеколюбие — почти одно и то же. Но стоит чувству этому хотя бы немного сбиться с пути, и любящий человечество герой превращается в свирепого безумца: освободитель и хранитель делается притеснителем и разрушителем.
• Для дурного выбора нет извинений.
• Единственный яд для разума — страсть. Ибо ложное рассуждение быстро переменится, если пройдет страсть.
  • Если добродетель сама по себе не ценна и не почтенна, то я не вижу, какой почет может быть в том, чтобы следовать ей ряди выгодной сделки. Если любовь к совершению добра сама по себе не есть склонность добрая и истинная, то я не знаю, возможна ли вообще доброта или добродетель.
  • Если люди терпят разговоры о своих пороках, это лучший признак того, что они исправляются. Единственный способ спасти человеческое здравомыслие и сохранить разумность в мире — это дать свободу острому уму. Однако никогда не будет свободен острый ум там, где отнята свобода для насмешки.
  • Кто имеет дело с характерами, не может не знать характер свой собственный — или же он вообще ничего не будет знать. А кто пожелает развлечь человечество чем-то полезным в таком роде, должен сначала сам быть уверен, что извлечет пользу для себя. Ибо в этом смысле совершенно справедливо сказать, что мудрость и милосердие должны начинаться с нас самих.
  • Мнительное себялюбие и низость — вечные спутники нашего страха.
  • Нашим мыслям в целом присущ такой темный и неясный язык, что самое трудное на свете — заставить их сказаться со всей отчетливостью.
  • Нет ничего глупее и обманчивее половинчатого скептицизма. Ибо пока сомнение прилагается только в одной стороне, на другой тем сильнее растет достоверность. Одна сторона глупости кажется смехотворной, а другая все более раздувается и все больше лжет.
  • Никакие мысли не покажутся правильными, если они не были использованы для надлежащего направления самих себя, если они не получили должную строгую форму еще прежде, чем были высказаны. Самое трудное, что есть в мире, — быть хорошим мыслителем, не будучи строгим критиком самого себя, и проверенным собеседником — в разговорах с самим собою.
  • Отсутствие свободы несет ответственность за отсутствие подлинных нравов.
  • Педантизм и ханжество — это такие жернова, которые способны утопить любую книгу, несущую на себе хотя бы малую толику их мертвого веса. Дух педанта не отвечает требованиям века — мир хочет, чтобы его учили, но не хочет, чтобы его опекали.
  • Странно представить, чтобы война, самое дикое, что только есть, была страстью наиболее героических душ.
  • Тот, кто оказывается настоящим другом, — тот и настоящий человек, тот не остается в долгу и перед обществом.
  • Тот, кто уверен в жизни после смерти, не нуждается в чрезмерных заботах о судьбе добродетели в этом мире.
  • Художник, если он не лишен гения, понимает правду и единство в замысле, он понимает, что перестанет быть естественным, если будет слишком тесно следовать за природой и во всем воспроизводить ее.
  • Человек — альтруист по натуре, и истинная мораль не нуждается в поддержке религией. В человеке, который стал нравственным под влиянием религии, нет правды, истинной набожности и святости больше, чем бывает доброты и ласковости в тифе, посаженном на цепь.
  • Чем больше давление, тем резче сатира. Чем ужаснее рабство, тем она тоньше.
  • Что для одних — нелепость, для других — доказательство.